— Когда мы приехали на Диксон, мы были счастливы. До безумия счастливы. Я даже возил её на остров Колосовых.
— Да, я вышла замуж, и меня муж в свадебное путешествие, как сейчас говорят, увёз. Нас пароход высадил на Колосовых. Рассказать, куда я приехала? Это надо видеть…
— Темень страшная!
— Северо-восток. Я приезжаю на остров, а там маленькая изба на курьих ножках, только вросшая в тундру, три бревна и одно маленькое окошечко. Захожу, а там стоит «буржуйка», пол зарос чем-то непонятным, сырость сплошная. Приехала, села и сижу. А муж говорит: «Ну что, дорогая, расстроилась?» И вот я закатала рукава и начала драить полы, печку, всё вымыла, вычистила, избу обоями поклеили, полы не красили — краски не было. В этой избе тридцать три года не было никого, там братья Колосовы когда-то жили, им там поставлен гурий (искусственное сооружение в виде груды камней, — прим. «Сибири и точки»). Миша накрыл крышу, и так мы стали зимовать. А знаешь, какая там полярная ночь перед Новым годом? Это не Диксон. Там сейчас темень — хоть глаз выколи. Дело молодое — я забеременела.
— Да, я вышла замуж, и меня муж в свадебное путешествие, как сейчас говорят, увёз. Нас пароход высадил на Колосовых. Рассказать, куда я приехала? Это надо видеть…
— Темень страшная!
— Северо-восток. Я приезжаю на остров, а там маленькая изба на курьих ножках, только вросшая в тундру, три бревна и одно маленькое окошечко. Захожу, а там стоит «буржуйка», пол зарос чем-то непонятным, сырость сплошная. Приехала, села и сижу. А муж говорит: «Ну что, дорогая, расстроилась?» И вот я закатала рукава и начала драить полы, печку, всё вымыла, вычистила, избу обоями поклеили, полы не красили — краски не было. В этой избе тридцать три года не было никого, там братья Колосовы когда-то жили, им там поставлен гурий (искусственное сооружение в виде груды камней, — прим. «Сибири и точки»). Миша накрыл крышу, и так мы стали зимовать. А знаешь, какая там полярная ночь перед Новым годом? Это не Диксон. Там сейчас темень — хоть глаз выколи. Дело молодое — я забеременела.
В 1960—1980-х годах берега островной и материковой части Диксона были усеяны балкáми, где рыбаки и охотники хранили лодки, инструменты, сети и прочие вещи, необходимые в тундре на промысле. Сейчас большинство балко́в пустует.
— Мы растерялись, мы не знали, как проходит беременность. Когда Даниловне было плохо, я думал, сойду с ума. А от Колосовых до мыса Стерлигова, где есть полярная станция и люди, где-то 90 километров по льдам и через мысы. По пути ни избушки, ничего! Ещё и пролив очень сложный. Что делать? Я испугался, сделал возок на собаках, в таком раньше купцы ездили, мешок олений сделал и туда её — в мешок, она лёгонькая была. И едем. Она ещё сзади командует: «Ты не туда едешь!» Нарты опрокинутся на торосах — я её подниму. Я ж не знал, что… беременной женщине постоянно нужно в туалет.
— Миша!
— Миша!
«За собакой
была почётная
роль помощника человека, изучающего полярные пространства»
была почётная
роль помощника человека, изучающего полярные пространства»
Книга: Николай Урванцев,
«По нехоженой земле» (1990)
— Ничего, пусть знают, как раньше жили. Вот я её из мешка выну, а мороз -40, это ж январь. Потом опять в мешок, и так раз за разом. И самое страшное: я забыл ракетницу. Едем, темень сплошная, чувствую, что скоро мыс. GPS ведь тогда не было.
— К Стерлигову, к океану! Там берег — как пропасть. А на полярной станции выключили огни. К счастью, я взял ракеты для ракетницы: проковырял у них дырочку, спичку зажёг, и раз — выстрел грянул метров на пятнадцать. Оказалось, мы несколько секунд как не доехали до пропасти. Собаки её не чувствуют, не видят, потому что бегут и им некогда лапами снег с морды стряхнуть. Даниловна тоже вся в снегу. И тут зажглись огни на мачтах, собаки залаяли на станции. Оказывается, я промазал километра полтора. И вот я Зину оставил у полярников, а сам поехал назад. Она примёрзла, хвост подморозила и сидит теперь. Понравился Север.
Михаил и Зинаида Дегтярёвы сидят за столом, где стоит большая тарелка бутербродов с омулёвой икрой и свежим гольцом. Ему — 76, ей — 68. Дегтярёвы — промысловики. Сейчас на Диксоне они одни из немногих, кто занимается рыбалкой не только для себя, но и на продажу. «Даниловна у меня предприниматель, а я — глубокий пенсионер», — смеясь, уточняет Михаил. «Ну, Миша, что ты», — не всерьёз ворчит «Даниловна». В их голосах слышится говор: в Арктику семью забросило из Белоруссии. «После службы на Сахалине я приехал домой, в Белоруссию. Пришёл на танцы, глянул на неё — и всё! Всё! Не смог уйти, не спал. Надо ведь было так! И вот уже 53 года мы вдвоём лазаем по тундре». После переезда в Арктику Дегтярёвы долгое время работали на диксонском рыбзаводе.
— К Стерлигову, к океану! Там берег — как пропасть. А на полярной станции выключили огни. К счастью, я взял ракеты для ракетницы: проковырял у них дырочку, спичку зажёг, и раз — выстрел грянул метров на пятнадцать. Оказалось, мы несколько секунд как не доехали до пропасти. Собаки её не чувствуют, не видят, потому что бегут и им некогда лапами снег с морды стряхнуть. Даниловна тоже вся в снегу. И тут зажглись огни на мачтах, собаки залаяли на станции. Оказывается, я промазал километра полтора. И вот я Зину оставил у полярников, а сам поехал назад. Она примёрзла, хвост подморозила и сидит теперь. Понравился Север.
Михаил и Зинаида Дегтярёвы сидят за столом, где стоит большая тарелка бутербродов с омулёвой икрой и свежим гольцом. Ему — 76, ей — 68. Дегтярёвы — промысловики. Сейчас на Диксоне они одни из немногих, кто занимается рыбалкой не только для себя, но и на продажу. «Даниловна у меня предприниматель, а я — глубокий пенсионер», — смеясь, уточняет Михаил. «Ну, Миша, что ты», — не всерьёз ворчит «Даниловна». В их голосах слышится говор: в Арктику семью забросило из Белоруссии. «После службы на Сахалине я приехал домой, в Белоруссию. Пришёл на танцы, глянул на неё — и всё! Всё! Не смог уйти, не спал. Надо ведь было так! И вот уже 53 года мы вдвоём лазаем по тундре». После переезда в Арктику Дегтярёвы долгое время работали на диксонском рыбзаводе.
Фото: из архива Жанны Копань
Географические объекты
в Карском море,
названные
в честь ездовых
собак:
о. Корсар
о. Казак
о. Кучум
о. Грозный
о. Тугут
о. Маметкул
о. Чабак
Бухта Малахай
о. Матрос
Мыс Мартын
о. Псов
Мыс Собачий
Возле Диксона водится ценная сиговая рыба: чир, сиг, муксун, нельма, а также арктический омуль. В посёлке такая рыба продаётся по цене 200 рублей за килограмм, на материке — от 400 рублей и выше. Местные жители чаще всего
не покупают для себя отдельно омуля
или чира, а берут сразу мешок разной северной рыбы.
не покупают для себя отдельно омуля
или чира, а берут сразу мешок разной северной рыбы.
Зинаида: У нас было зимовье когда-то, но, как говорится,
уже пережили, перегоревали. Там уже и дома разрушились. «Убойная», в 65 километрах от Диксона.
Михаил: Да, квартиры долго у нас не было, мы были прописаны на зимовке. На «Убойной» у нас был огромный деревянный дом с электричеством, банька, дровяник, двор с кладовкой. Мы всё это построили из леса-плавника, который прибивает к берегу. Знаете, сколько его было? Всё было завалено. Когда строили посёлок, то и плавник, и доски, и планки, и рейки, и брусья — всё шло в дело. На Диксон в своё время приезжали норвежцы, то птиц изучать, то ещё что-нибудь, некоторые из них разговаривали на русском. Идём по берегу, где много плавника, и я у одного спрашиваю: «У вас в Норвегии тоже вдоль побережья лежит лес?» А он отвечает: «У нас столько не растёт, сколько у вас лежит».
уже пережили, перегоревали. Там уже и дома разрушились. «Убойная», в 65 километрах от Диксона.
Михаил: Да, квартиры долго у нас не было, мы были прописаны на зимовке. На «Убойной» у нас был огромный деревянный дом с электричеством, банька, дровяник, двор с кладовкой. Мы всё это построили из леса-плавника, который прибивает к берегу. Знаете, сколько его было? Всё было завалено. Когда строили посёлок, то и плавник, и доски, и планки, и рейки, и брусья — всё шло в дело. На Диксон в своё время приезжали норвежцы, то птиц изучать, то ещё что-нибудь, некоторые из них разговаривали на русском. Идём по берегу, где много плавника, и я у одного спрашиваю: «У вас в Норвегии тоже вдоль побережья лежит лес?» А он отвечает: «У нас столько не растёт, сколько у вас лежит».
Михаил Дегтярёв
с помощником
во время охоты
на соболя
и голубую лисицу
с помощником
во время охоты
на соболя
и голубую лисицу
Зинаида: А когда мы приезжали в посёлок, то жили или у друзей на квартире, или в гостинице. Квартиру получили только в 1992 году, через шесть «пятилеток».
Михаил: У меня к тому времени была медаль за трудовую доблесть, множество всевозможных грамот (Михаил — почётный гражданин Таймыра, почётный житель Диксона, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, — прим. «Сибири и точки»). Но мне стыдно было выпрашивать квартиру, когда другие тоже без неё сидели.
Зинаида: Когда мы работали на «Убойной», мы с Михаилом Григорьевичем очень много ловили рыбы, за лето могли 36 тонн выловить. Это очень тяжёлый труд, не женский труд, но на воде мы всегда были вдвоём. У нас был неводник — такая деревянная надёжная лодка, в которой мы не боялись волны, ежели она была большая. Не забуду, как однажды ветер дует и дует, шторм бешеный, но муж говорит: «Ты главное держи лодку против волны, а я сам буду ловить рыбу». После ловли мы вдвоём обрабатывали и солили рыбу, так и шла работа.
Михаил: На «Убойной» мы всю жизнь с медведями были, там их медвежье царство. Летом во время рыбалки они ходили по берегу, а мы наблюдали за ними, чтобы не столкнуться. Медведи тоже человека боятся, сразу от него уходят. Но туристы, корабельщики по глупости прикармливали медвежат, а те потом вырастали и лезли в зимовье: дай им молока или рыбы. До сих пор прикармливают.
Михаил: У меня к тому времени была медаль за трудовую доблесть, множество всевозможных грамот (Михаил — почётный гражданин Таймыра, почётный житель Диксона, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, — прим. «Сибири и точки»). Но мне стыдно было выпрашивать квартиру, когда другие тоже без неё сидели.
Зинаида: Когда мы работали на «Убойной», мы с Михаилом Григорьевичем очень много ловили рыбы, за лето могли 36 тонн выловить. Это очень тяжёлый труд, не женский труд, но на воде мы всегда были вдвоём. У нас был неводник — такая деревянная надёжная лодка, в которой мы не боялись волны, ежели она была большая. Не забуду, как однажды ветер дует и дует, шторм бешеный, но муж говорит: «Ты главное держи лодку против волны, а я сам буду ловить рыбу». После ловли мы вдвоём обрабатывали и солили рыбу, так и шла работа.
Михаил: На «Убойной» мы всю жизнь с медведями были, там их медвежье царство. Летом во время рыбалки они ходили по берегу, а мы наблюдали за ними, чтобы не столкнуться. Медведи тоже человека боятся, сразу от него уходят. Но туристы, корабельщики по глупости прикармливали медвежат, а те потом вырастали и лезли в зимовье: дай им молока или рыбы. До сих пор прикармливают.
Один из символов Диксона — памятник полярному исследователю
и моряку Никифору Бегичеву, под которым захоронены его останки. В 1915 году, чтобы спасти моряков с судов «Таймыр» и «Вайгач», зазимовавших во льдах, Бегичев организовал санный поезд в 1000 оленей и совершил многокилометровый переход по тундре, доставив моряков
к устью реки Тарея.
В 1920 году помогал искать Петера Тессема и Пауля Кнутсена — пропавших участников экспедиции норвежца Руаля Амундсена.
и моряку Никифору Бегичеву, под которым захоронены его останки. В 1915 году, чтобы спасти моряков с судов «Таймыр» и «Вайгач», зазимовавших во льдах, Бегичев организовал санный поезд в 1000 оленей и совершил многокилометровый переход по тундре, доставив моряков
к устью реки Тарея.
В 1920 году помогал искать Петера Тессема и Пауля Кнутсена — пропавших участников экспедиции норвежца Руаля Амундсена.
Зинаида: По молодости мы не замечали полярные ночи. Ведь самая охота на песцов — это полярная ночь, с 15 ноября
и по 15 марта, тяжёлое время. За сезон выставляли по тысяче капканов, в последний год перед развалом Союза поймали 700 с чем-то песцов. Ещё мы и нерпу добывали по несколько тысяч голов: били её, выделывали шкуры. От нерпы жир шёл для помад и вазелина, а мясо шло на зверофермы.
Михаил: Так мы работали с 60-х по 90-е, сколотили хороший капитал, можно было на него купить мебель для будущей квартиры. Но потом — раз, и поломали, поломали. Когда нам дали квартиру, Диксона не стало, рыбзавод закрылся, и мы остались гол как сокол: деньги «сгорели», ничего не купили
и начали жить заново. Одни сапоги-болотники остались.
Зинаида: Когда всё рушилось, для нас было тяжёлое время. Михаил Григорьевич уже в то время на пенсию выходил, мне ещё нужно было работать. Молодёжь сразу схватилась за всё,
а мы такие, знаете, честные люди-трудяги, которые всегда работали так, что разобьются, но выполнят нужный план, встали, как у разбитого корыта. Мы растерялись, не знали,
с чего начать. Как вести предпринимательство?
и по 15 марта, тяжёлое время. За сезон выставляли по тысяче капканов, в последний год перед развалом Союза поймали 700 с чем-то песцов. Ещё мы и нерпу добывали по несколько тысяч голов: били её, выделывали шкуры. От нерпы жир шёл для помад и вазелина, а мясо шло на зверофермы.
Михаил: Так мы работали с 60-х по 90-е, сколотили хороший капитал, можно было на него купить мебель для будущей квартиры. Но потом — раз, и поломали, поломали. Когда нам дали квартиру, Диксона не стало, рыбзавод закрылся, и мы остались гол как сокол: деньги «сгорели», ничего не купили
и начали жить заново. Одни сапоги-болотники остались.
Зинаида: Когда всё рушилось, для нас было тяжёлое время. Михаил Григорьевич уже в то время на пенсию выходил, мне ещё нужно было работать. Молодёжь сразу схватилась за всё,
а мы такие, знаете, честные люди-трудяги, которые всегда работали так, что разобьются, но выполнят нужный план, встали, как у разбитого корыта. Мы растерялись, не знали,
с чего начать. Как вести предпринимательство?
Михаил Дегтярёв заводит свой «буран». До 1990-х годов для многих рыбаков
и охотников единственным
транспортом оставалась собачья упряжка.
и охотников единственным
транспортом оставалась собачья упряжка.
Михаил: Но я подумал: «Чего мы горюем? Бог дал — бог взял». И с 95 года, когда уже многие люди на Диксоне спились, умерли, мы занялись предпринимательством. Чтобы рыбачить, мы что-то такое сделали, что не дай бог. Москва присылает квоты на вылов рыбы, распределяет их, а чтобы эти квоты получить, нужно иметь корабль или зарегистрированную
в Мурманске лодку, потом в Красноярске надо какое-то подтверждение, потом пишут-пишут, что ещё бумаг надо… Легче полететь в космос, чем здесь стать предпринимателем. Это в нашем-то регионе, где работало столько людей, где столько рыбацких точек пустует! Столько рыбы! Москва как взяла в руки эти квоты, так и всё — и ничего.
Но нельзя всё делать по одним правилам, по московским. Даже у нас в крае всё по-разному: Красноярск — одно, Диксон — другое. Даже сети! Мы испокон веков рыбу, которая косяком идёт вдоль берега, ловили «сороковками» и «сорокпятками» (40 и 45 мм — это размер ячейки в рыболовецкой сети, — прим. «Сибири и точки»). А сейчас нам сказали ловить «пятидесяткой», и получается, что мы вылавливаем «икряную» рыбу, а товарная проходит [через ячейки]. Я сколько трублю «наверх»: «Смотрите, что делаете, вы же уничтожаете рыбу!» Каждую рыбину начинаешь «шкерить» для соленья — каждая с икрой. Такого не бывало раньше. К нам на зимовку приезжали ихтиологи и оценивали лов. А сейчас лет двадцать с лишним не было ни одного ихтиолога, умные люди к нам не заезжают. Чиновникам бумажка пришла — хорошо, а то, что ты говоришь — как об стенку горох. Или кто-то заинтересован, чтобы здесь на Севере вообще ничего не было, никто ничего не ловил, или чёрт его знает, что ещё. Зачем такие условия создали?
в Мурманске лодку, потом в Красноярске надо какое-то подтверждение, потом пишут-пишут, что ещё бумаг надо… Легче полететь в космос, чем здесь стать предпринимателем. Это в нашем-то регионе, где работало столько людей, где столько рыбацких точек пустует! Столько рыбы! Москва как взяла в руки эти квоты, так и всё — и ничего.
Но нельзя всё делать по одним правилам, по московским. Даже у нас в крае всё по-разному: Красноярск — одно, Диксон — другое. Даже сети! Мы испокон веков рыбу, которая косяком идёт вдоль берега, ловили «сороковками» и «сорокпятками» (40 и 45 мм — это размер ячейки в рыболовецкой сети, — прим. «Сибири и точки»). А сейчас нам сказали ловить «пятидесяткой», и получается, что мы вылавливаем «икряную» рыбу, а товарная проходит [через ячейки]. Я сколько трублю «наверх»: «Смотрите, что делаете, вы же уничтожаете рыбу!» Каждую рыбину начинаешь «шкерить» для соленья — каждая с икрой. Такого не бывало раньше. К нам на зимовку приезжали ихтиологи и оценивали лов. А сейчас лет двадцать с лишним не было ни одного ихтиолога, умные люди к нам не заезжают. Чиновникам бумажка пришла — хорошо, а то, что ты говоришь — как об стенку горох. Или кто-то заинтересован, чтобы здесь на Севере вообще ничего не было, никто ничего не ловил, или чёрт его знает, что ещё. Зачем такие условия создали?
Иллюстрация: Лиля Матвеева
Средняя цена
на чир
ДИКСОН
200
руб/кг
ДУДИНКА
320
руб/кг
КРАСНОЯРСК
550
руб/кг
на чир
ДИКСОН
200
руб/кг
ДУДИНКА
320
руб/кг
КРАСНОЯРСК
550
руб/кг
На Севере нужно осваивать не только нефть, нужно развивать рыбный промысел, а для этого вернуть прибрежный лов, упростить оформление предпринимательства. Знаете, молодёжь у нас очень хорошая есть, она бы трудилась. Пока на Диксоне нас, рыбаков, есть хоть двое-трое, мы могли бы показать, что к чему. Как, например, засолить омуля. Это ведь целое искусство! Засолить по книжке — это не то. Но восстанавливать никто ничего не хочет. Я ездил в округ, там есть рыбинспекция. Спрашиваю: «Ты был у нас на Севере?» — «Не был. А зачем мне ваш Север? Ваша рыба?»
Море открыто, но рыбак ничего не может. Поймал я рыбу сегодня — я должен позвонить в Красноярск и доложить, сколько мы поймали. Потом звоним пограничнику, он приезжает, проверяет, пишет акт. Это ещё нам разрешили с точки возить рыбу в посёлок и здесь составлять акт, а не на берегу, где, если шторм — всё, рыба пропала. Но всё равно это кошмар. Хорошо, что когда был рыбзавод, успели сделать в скале «мерзлотники», там и храним рыбу.
Зинаида: А сбыт? Что стоит у нас на Диксоне сбыт? Это проблема номер один. Вот, допустим, в данный момент рыбы можно поймать очень много, у нас здесь ценнейший омуль. Но мы настолько далеко… Чем отправить рыбу? Только самолётом или пароходом — всё. Хорошо, что мы нашли покупателя, который у нас здесь сразу же рыбу забирает. Но у нас объёмы маленькие, зимней рыбы — три тонны за полтора месяца.
Михаил: Мизерные. Мы застали «золотые годы», а сейчас одно расстройство. Мы стали, как крепостные. А сняли бы с рыбаков бюрократическое ярмо, и Север бы стал оживать. Вы знаете, когда я сюда приехал в 1956 году, мне было 18 лет, здесь море «кипело» от кораблей. Они здесь в порту стояли так, как люди иногда стоят в очереди за ценным товаром. Когда зимовали военные корабли и ледоколы, которые шли на Восток
и «застревали» у нас, то день и ночь играла музыка. В клуб на танцы ходили даже такие, как мы с Даниловной. Все дети были на улице, совсем другая обстановка была. Люди веселились, люди жили. Пусть в коммуналках, пусть небогато, но весело. Замков ни у кого не было, а сейчас попробуй к кому достучись. Люди умирают и лежат дома по неделе — сосед не зайдёт. Недавно вот так полковник умер… Как это соседи так одичали?
Море открыто, но рыбак ничего не может. Поймал я рыбу сегодня — я должен позвонить в Красноярск и доложить, сколько мы поймали. Потом звоним пограничнику, он приезжает, проверяет, пишет акт. Это ещё нам разрешили с точки возить рыбу в посёлок и здесь составлять акт, а не на берегу, где, если шторм — всё, рыба пропала. Но всё равно это кошмар. Хорошо, что когда был рыбзавод, успели сделать в скале «мерзлотники», там и храним рыбу.
Зинаида: А сбыт? Что стоит у нас на Диксоне сбыт? Это проблема номер один. Вот, допустим, в данный момент рыбы можно поймать очень много, у нас здесь ценнейший омуль. Но мы настолько далеко… Чем отправить рыбу? Только самолётом или пароходом — всё. Хорошо, что мы нашли покупателя, который у нас здесь сразу же рыбу забирает. Но у нас объёмы маленькие, зимней рыбы — три тонны за полтора месяца.
Михаил: Мизерные. Мы застали «золотые годы», а сейчас одно расстройство. Мы стали, как крепостные. А сняли бы с рыбаков бюрократическое ярмо, и Север бы стал оживать. Вы знаете, когда я сюда приехал в 1956 году, мне было 18 лет, здесь море «кипело» от кораблей. Они здесь в порту стояли так, как люди иногда стоят в очереди за ценным товаром. Когда зимовали военные корабли и ледоколы, которые шли на Восток
и «застревали» у нас, то день и ночь играла музыка. В клуб на танцы ходили даже такие, как мы с Даниловной. Все дети были на улице, совсем другая обстановка была. Люди веселились, люди жили. Пусть в коммуналках, пусть небогато, но весело. Замков ни у кого не было, а сейчас попробуй к кому достучись. Люди умирают и лежат дома по неделе — сосед не зайдёт. Недавно вот так полковник умер… Как это соседи так одичали?
Покинутая комната жилого дома на острове Диксон. Перед тем, как переселиться
с острова в посёлок, диксончане заколотили окна и двери, но арктический ветер выбил их, поэтому многие дома зимой заваливает снегом.
с острова в посёлок, диксончане заколотили окна и двери, но арктический ветер выбил их, поэтому многие дома зимой заваливает снегом.
Зинаида: Я бы хотела видеть Диксон живым, как раньше. Чтобы были люди, строительство. Хлеб у нас был вкусный, белый, пышный. [Теплоход] «Чехов» приходил из Красноярска, и все брали хлеб на «материк». В магазинах была хорошая колбаса, покрытая воском, её хранили в опилках. Возьмите сейчас колбасу из нашего магазина — всё на один вкус. А рыба сейчас какая? Разморозишь магазинную на материке — одна вода, рыбы нет. А на базаре в городе продаётся сёмга. Да какая это сёмга! Она такой ярко-красной не бывает, она бледно-красная.
Михаил: Знаете, для меня Диксон… дорог. После войны
я не видел нигде столько хлеба, как здесь. Я знал, что не уеду отсюда. И мы не уезжаем. Хотя можно было бы к дочери
в Белоруссию, и к сыну, он у нас в Канаде живёт. Но я не могу жить на материке, я там страшно болею. Мы там — ничто.
Михаил: Знаете, для меня Диксон… дорог. После войны
я не видел нигде столько хлеба, как здесь. Я знал, что не уеду отсюда. И мы не уезжаем. Хотя можно было бы к дочери
в Белоруссию, и к сыну, он у нас в Канаде живёт. Но я не могу жить на материке, я там страшно болею. Мы там — ничто.
— выберите историю —
